1.
Джубили валяется в шезлонге, словно кошка на солнце: глаза зажмурены, спина выгнута, руки закинуты за голову. Кажется, что ещё секунда, и она замурлычет от удовольствия. Я ей завидую, наверное. Потому что мне солнце противопоказано, точнее, конечно, не само солнце, а валяться под его лучами в купальнике. Нет, я не толстая и у меня нет рака кожи. Всё гораздо хуже – я забираю жизненную силу людей посредством прикосновения. Я – паразит. Питаюсь на других, причиняя и им и себе страшную боль. Поэтому меня боятся все, даже мутанты. Бу! Правда, страшно?
Два года назад я приняла лекарство. Я хотела быть такой, как и все, хотела прикасаться к людям, обнимать их, прижимать к себе, целовать, хотела лишиться девственности нормальным способом – с парнем, которого я полюблю, а не скрючившись на дне ванной с вибратором в руках. И у меня всё это почти получилось. Ровно семь с половиной месяцев я была нормальной, человеком, не монстром. Мы с Бобби держались за руки, всё наше свободное время прижимались друг к другу, словно замёрзшие дети, наши губы никогда не расставались. Мы были счастливы. А потом однажды ночью я проснулась от жуткого, нечеловеческого холода. Я спала и тянула из Бобби жизненные силы. А он лежал, открыв рот в беззвучном крике, широко-широко распахнув глаза, и ничего не мог поделать, даже оттолкнуть меня не мог. Сила вернулась ко мне бумерангом, пробила моё сердце, заставила вновь натянуть ненавистные перчатки, скрыться, словно крыса, во тьме, чтобы никто не мог пострадать благодаря мне, как Бобби.
Он выжил, он здоров, у него всё прекрасно. И он встречается с Китти Прайд, моей подругой. У нас у всех всё хорошо, просто замечательно, а у меня так лучше всех. Разве может быть иначе? Каждый из нас получил по заслугам. Я рождена для одиночества, так зачем же мне тянуть Бобби за собой? Нет, я слишком добра, чтобы так поступить. Я слишком любила его, наверное. А потому и отпустила. Пусть живой и с Китти, чем мёртвый, но со мной. Да.
Джубили потягивается в шезлонге, разминая затекшие мышцы. Кажется, она заснула на пару минут. А я сижу, обнимая свои колени, спекаясь в длинных тёмных одеждах на этой жаре, и пялюсь на Бобби и Китти, плещущихся в бассейне, гляжу и не могу оторваться. Чёрт! С трудом я отворачиваюсь от них и вижу перед собой Логана. Улыбка трогает кончики моих губ. Логан стоит надо мной в одних шортах, и густые волосы покрывают его ноги, руки и грудь. Он и правда иногда напоминает дикого зверя. Но по характеру он не такой. Добрый, заботливый, ласковый. Только никому об этом не говорите, иначе он разрежет вас своими адамантиновыми когтями.
Джубили вздыхает и, демонстративно не обращая на Логана никакого внимания, поднимается из шезлонга и отправляется к бассейну, при этом не забывая весьма сексуально покачивать бёдрами. Логан непроизвольно поворачивается и смотрит ей вслед, да так, что мне кажется, что ещё секунда, и он прожжёт своим горячим алчущим взглядом дырку у неё в спине. Я знаю, что Джубс сейчас идёт и улыбается, победно. У этих двоих тяжёлые отношения, никакого сострадания друг к другу и непонимание на почве огромной возрастной разницы. А также страсть, желание и, возможно, любовь. Ха-ха. Попробуйте только заикнуться об этом!
Когда Логан наконец-то произносит первые слова, адресованные мне, кажется, что он рычит, низко, дико, по-звериному. Я не пугаюсь. Привыкла. Росомаха ненавидит Джубили и страстно желает её. Это такая игра. Дай бог, чтобы она закончилась добром.
- Нам надо поговорить, Мари, прошу тебя, пойдём в дом, – сквозь зубы шепчет Расомаха, горящим взглядом наблюдая, как Джубс в маленьком бикини, едва скрывающем её тело, восседает на плечах Колосса. Ничего такого, они просто играют в волейбол.
- Ок, сладкий, - жизнерадостно изрекаю я. Все мужчины для меня «сладкие» и «дорогуши». Если уж не дано коснуться, так хоть словами дайте поиграть. Это справедливо.
Я поднимаюсь и рука об руку иду к дому вместе с Росомахой. Жаль портить Джубс представление, но ведь, наверное, что-то стряслось, раз Логан вызвал меня на некий разговор посреди выходных. Что же это? Сейчас узнаю. И мы входим в прохладный, полутёмный холл школы для одаренных детей имени Чарльза Ксавье.

2.

Я сижу прямо перед Ороро Монро и не могу даже поднять на неё взгляд. Нет, мне не стыдно перед ней, просто я не желаю на неё смотреть. И потому я закуриваю.
- Реми, здесь нельзя курить, - строго говорит моя названая сестрёнка. В её голосе я слышу звон металла. Merde, (фр. – чёрт) она действительно так сильно изменилась, заматерела что ли, не могу понять. Тогда зачем ей понадобился я? Неужели великая богиня не смогла справиться самостоятельно со своими проблемами? Или, может, плутовка просто соскучилась по Гамбиту?
- Если я не буду курить, я взорвусь от напряжения, ma Cherie, (фр. –моя дорогая) - насмешливо отвечаю я, но всё также не смотрю на Сторми.
- Значит, так тому и быть, - недобро усмехается в ответ Ороро, и моя сигарета сама собой тухнет от ветра, налетевшего вдруг с улицы.
- Touche, - шепчу я и бросаю потухшую сигарету в большую девственно чистую пепельницу.
- Ороро, что тебе от меня надо? – лениво вопрошаю я, развалившись в мягком кресле. Её тёмные глаза, такие большие и красивые, они притягивают к себе взгляд. А, чёрт, так и знал!
- Мне нужна помощь, Реми,  - с расстановкой начинает она. Теперь Сторми уже не кажется мне манящей чаровницей, скорее напуганной маленькой девочкой.
- Чего конкретно желает госпожа от своего верного слуги? – передразниваю я.
Ороро вздыхает. Она уже успела забыть, каково это разговаривать с Гамбитом. Всегда стоит ждать подвоха. Хотя порой я способен и на большее.
- Реми, не передёргивай, - морщится она, - нам очень тяжело без профессора, без Джины и Скотта… - устало добавляет Сторми, в её словах я угадываю давнюю горечь.
Я молчу. А что здесь скажешь? Многие мутанты погибли в битве двухгодичной давности. И пусть я в ней и не участвовал, но о событиях тех лет был прекрасно осведомлен.
- Реми… - начинает Ороро и вдруг замолкает на полуслове. Дверь хлопает, и я резко оборачиваюсь, застигнутый врасплох.
На пороге стоит Росомаха, мой старый comrade. А за его спиной жмётся странное существо – то ли девочка, то ли девушка. Низенькая, завёрнутая даже при такой жаре в метры тёмной материи. Пышные каштановые волосы с проседью падают на глаза. Зелёные, пронзительные. Она смотрит на меня неотрывно, исподлобья, почти как маленький напуганный зверёк. Кожа – белая бумага, а губы красные, словно цветок. Oh mon dieu! Она прекрасна.
Я знаю, что выгляжу глупо, но ничего не могу поделать. Я тупо пялюсь на незнакомку, забыв даже о том, что нужно дышать.
- Гумбо! Сколько лет! – прочищает горло Росомаха, но за этим неожиданным приступом кашля я слышу смех. Мерзавец, он всё видит со своим проклятым чутьем да ещё и издевается.
А потом Логан сжимает меня в медвежьих объятьях, не дав даже вдохнуть как следует. Но это приятно отчасти, потому что я и не думал, что он всё вспомнит. Когда-то, до того, как ему промыли мозги и вынули сердце, мы были по одну сторону баррикад.
- Реми, Логана ты помнишь, - заводит свою волынку Ороро, вновь делая голос строгим и серьёзным, - А это Мари, - добавляет она, показывая на незнакомку, всё ещё стоящую на пороге в нерешительности.
- Роуг, - тихо поправляет та. Странно и смешно, но для такой petite fille (фр. – маленькая девочка) у неё слишком хриплый и низкий голос.
Я вырываюсь из объятий Логана и подхожу к девушке.
- Польщён, ma Cherie, - говорю я ласково, а проклятый креольский акцент так и рвётся наружу, - ты можешь звать меня Гамбитом, - и по обычаю я протягиваю руку и хватаю её крохотную ладошку, затянутую в тёмную перчатку, пытаясь поднести к губам.
Роуг распахивает свои нереально большие, просто огромные изумрудные глаза ещё шире и в испуге отдёргивает от меня руку.
- Нет! – истерично вскрикивает она и прячет ладони за спину.
Я так и стою в недоумении, сложив губы бантиком для поцелуя. Чувствую себя, надо заметить, полнейшим дураком и ничтожеством.
Наконец я справляюсь с собой и отодвигаюсь на безопасное расстояние. Для неё, не для себя.
- Реми, - тихо говорит Сторми, - Роуг – мутант, впитывающий жизненную энергию других через прикосновение.
Её слова звучат как приговор. Мари встряхивает головой так, чтобы волосы упали на глаза, скрыв их выражение от посторонних. Заученное движение, точное.
- Аааа…. – протягиваю я, - прошу прощения, mademoiselle, Гамбит не знал.
- Ничего, - шепчет она без улыбки.
Наконец неловкое молчание, воцарившееся в комнате, прерывает Сторми:
- Гамбит, нас осталось мало, смертельно мало. Мы не справляемся. Команде Х нужна свежая кровь.
Я улыбаюсь. Почти волчья ухмылка выходит, понимаю я, хоть и не вижу себя со стороны.
- Погоди-ка, сестрёнка, - совсем невежливо перебиваю я её, - и ты хочешь сказать, что этой кровью стану я?!
- Реми, - устало сообщает Ороро, - нам нужна твоя помощь в обучении студентов и в команде. Пожалуйста! – просит Гроза. – Таких, как ты, опытных и сильных, почти не осталось. Ты нам очень нужен.
Я улыбаюсь, чувствую, что сейчас начну дико ржать, простите уж мой французский. Я и в латексном костюме с буквой Х во всю грудь? Я, обучающий маленьких детишек премудростям самоконтроля? Ха. Ха. И ещё раз – Ха.
И тут Логан произносит всего несколько слов, меняющих все мои четко продуманные планы:
- И ты будешь работать в паре с Роуг.
Шах и мат. Туше. Гамбит сломлен, разбит, обыгран на собственном поле, собственными картами. Merde! Merde! Merde!!!! За что мне всё это?!
- Ладно, - коротко бросаю я, - так и быть.
Прежде чем покинуть комнату, я вижу, как призрачная, почти незаметная улыбка трогает губы Мари. Oh mon Dieu! (фр. – О, мой Бог!)

3.

Я иду по коридору, стараясь не шуметь. Везде занимаются, но меня от занятий освободили. Отставая на два шага, за мной следует Гамбит. Я вроде как показываю ему школу. Со следующей недели они поочерёдно с Логаном будут тренировать нас в Опасной Комнате. А ещё Гамбит будет преподавать, угадайте, что? Французский, конечно же. Единственная полезная штука от этого странного человека с красными, словно у алкоголика, глазами. Надеюсь, в его словарном запасе есть что-то помимо неизменного “merde”.
Мы выходим через главные ворота и оказываемся около мемориала Фениксу. Многие из младших даже не знают, кому посвящен памятник. Они все поступили к нам уже после. Но я помню… Джин Грей не была моей самой любимой преподавательницей, и подругой моей она не была. Но мы так много вместе прошли, что иногда я ощущаю, как предательские слёзы подступают к глазам. Стоит только бросить взгляд на равнодушный спокойный камень мемориала. Я думаю о том, что если бы не струсила, не сбежала, чтобы принять это чёртово лекарство, Джин могла бы быть жива. Логану не пришлось бы убивать ту женщину, которую он так любил, я просто лишила бы её сил. Возможность была. Но…но… Хорошо, что сейчас есть Джубс.
- Джина, - протягивает Гамбит, останавливаясь перед мраморной статуей. В его голосе нет сожаления, только живой интерес.
- Джина, - тупо повторяю я за ним, - ты знал её?
- Personnellement? Non… (фр. - Лично? Нет) - отвечает он, и я с трудом понимаю, что он имеет ввиду.
- А что же тогда? – настаиваю я. Почему-то мне очень интересно знать.
- Я много слышал от m’epouse о женщине, обладающей поразительными ментальными и душевными способностями, возможно, я даже восхищался ей в какой-то мере, - ответил Гамбит слегка задумчиво.
- От кого? – не поняла я. Гамбит слишком часто переходит на французский.
- Не важно, Cherie, не важно, - почти печально качает головой креол и, не оборачиваясь, идёт дальше. А я делаю себе заметку посмотреть незнакомое слово в англо-французском словаре.
Мы огибаем учебный корпус, проходим по саду и, наконец, вырываемся к озеру, блестящему под лучами жаркого июльского солнца своим стальным панцирем.
Гамбит вытаскивает пачку сигарет, мнет кончик, и тот сам собой загорается. Ах вот, значит, какие у него способности. Как у Пиро!
- Ты управляешь огнем? – спрашиваю я с опаской.
Он не поворачивается, не смотрит на меня. Просто улыбается, стоя в пол оборота, и с расстановкой отвечает:
- Нет, я могу заряжать предметы энергией, преобразуя потенциальную в кинетическую.
- Вау… - только и могу я тихонько прошептать, - тебе, наверное, неплохо живется с такими способностями!
- Роуг, сколько тебе лет? – вдруг раздраженно спрашивает Гамбит, глядя мне прямо в глаза. Взгляд его горит, прожигает насквозь. От этого взгляда мне вдруг становится не по себе. Почти страшно.
- Восемнадцать, - едва различимо отвечаю я, внутренне сжимаясь в тугую пружину. Я не люблю, когда спрашивают о возрасте. Седая прядь в моих волосах тому причиной.
- Я старше тебя на двенадцать лет, и поверь, за этот срок я так и не сумел определить, хорошо ли жить с моим «даром» или нет, - выплёвывает Гамбит резкие, обидные слова. Они жгут меня, словно обвинения. Он говорит так, будто это я виновата в его ненормальности. И в своей тоже.
- А мне нравятся мои способности, - вдруг говорю я, почти дерзко, гордо задрав подбородок, чтобы стать хоть капельку выше, хоть чуть-чуть. Тяжело разговаривать с тем, кто смотрит на тебя сверху вниз, в прямом смысле этого слова.
- Merde! – слетает с языка Гамбита, - но почему?! – голос его звенит от удивления, невероятным образом смешанного с гневом.
- Потому что, именно благодаря им никто и никогда не сможет меня обидеть! – бросаю я, злясь больше не на заносчивого, глупого француза, а на саму себя.
Слёзы жгут глаза. Мне больно, потому что воспоминания вдруг нахлынули на меня огромной, всепоглощающей волной. Меня использовали или, во всяком случае, пытались это сделать. Боль. Сильная, режущая, словно рваными зазубренными краями разбитой бутылки по нежной плоти. А потом  - только крепкие, но уже мёртвые руки Логана на моей талии, и седая прядь, разметавшаяся на ветру.
- Но благодаря им тебя никто не сможет и пожалеть, ma petite, (фр. – моя маленькая) - замечает Гамбит тихо.
- Мне не нужна жалость! – кричу я. – Ни от кого и уж точно ни от тебя! -  я разворачиваюсь, чтобы бежать, не оглядываясь, чтобы спрятаться, чтобы залечь на дно и истекать кровью в одиночестве, но вдруг чувствую, что не могу. Взгляд скользит по запястью, крепко охваченному длинными, почти музыкальными пальцами Гамбита.
- Что ты делаешь?! – шепчу я в ужасе, но уже слишком поздно. Плавным движением Гамбит соединяет наши тела воедино, закрывает меня собой, укутывает в свой длинный кожаный плащ. Я стою на дикой жаре, с широко распахнутыми глазами, и тыкаюсь подбородком в его острое, костлявое плечо. Я чувствую горячее дыхание Гамбита на щеке, его сбивчивые слова, превращающиеся в ласковое бормотание на чужом языке, звучат в моих ушах. Он утешает, жалеет, успокаивает. И, черт, я ему верю. Я хочу так стоять долго-долго, под жаркой кожей его плаща, с жаркими словами, звучащими у меня в голове. И мне не страшно, потому что я знаю, что, если понадобится, он меня защитит. Спрячет ото всех и от меня самой. Это больно и приятно, словно пуля навылет. Словно мне по сердцу ударили огромным молотом, заставив его бешено биться, подскакивать и вырываться из груди.
- Так-так-так! – слышу я за спиной насмешливый, грубоватый голосок. Оборачиваюсь, в спешке путаясь в длинных полах плаща Гамбита, и, конечно же, вижу перед собой Джубс. Купальник сменился короткими джинсовыми шортами и майкой с Микки Маусом. За щекой карамель, на носу – солнечные очки. Джубилейшн Ли при параде.
- И что ты скажешь в своё оправдание? – спрашивает она, сдвигая очки на кончик носа таким интимным, многозначительным жестом, что я прямо-таки чувствую, как удушливая волна смущения жаром поднимается по моей шее, окрашивая щёки алым.
- А… - начинаю я заготовленное оправдание, и тут из тех же кустов, из которых минуту назад появилась Джубили, выползает встрёпанный, почти рычащий Логан.
- Mon ami, однако ж ты прыткий тип. Cette fille немного не в моём вкусе, но… - тут же находится Гамбит, начиная отпускать колкие шуточки.
- Ни слова, Креол! - рычит Росомаха совсем по-звериному, а в голосе его чувствуются первые нотки зарождающегося гнева.
- С превеликим удовольствием, если и наша юная coquette (фр. – кокетка) будет молчать о том, что видела или чего не видела, - усмехается Гамбит.
- Джубилейшн! – строго начинает Росомаха. Но Джубс уже качает головой в согласии. Даже она понимает, что преподаватели не встречаются с ученицами. Не должны. И этот весомый аргумент не позволит ей распускать язык.
Сделка скреплена моей улыбкой и недовольным фырканьем болтушки Джубили.
Я продолжаю улыбаться, но на этот раз оттого, что Гамбит легонько сжимает кончики моих пальцев в своей ладони.

4.

Мы с Джубили сидим на моей кровати лицом к лицу. Её глаза искрятся смехом, а язык облизывает испачканные мороженым губы. Беседы за полночь – наш конёк, и сегодня – не исключение. Мы проговорили ровно три часа и семнадцать минут, а сейчас принялись за эскимо, пломбир и что там ещё спрятала от нас Ороро на дальних полках морозильника.
- Ну и чем вы там занимались с Логаном, под покровом кустов? – спрашиваю я нарочито серьёзно застигнутую врасплох подружку.
Сначала Джубили хмурится, потом улыбается. Весьма вызывающе, надо заметить.
- Ну, уж точно не тем, чем вы с этим креолом! – смеётся она низким, хриплым смехом. Иногда мне кажется, что лишь по странному стечению обстоятельств зрелую, немного развратную душу поместили в столь несоответствующую содержанию оболочку.  Джубили только выглядит на шестнадцать, на самом деле, она много старше своего биологического возраста.
- Ну, конечно же, нет! – закатываю я глаза, от смеха давясь мороженым.
- Конечно, - всё так же ухмыляясь, подтверждает она мои худшие опасения, - как ты думаешь, стал бы Логан полчаса со мной обниматься?!
Мои щёки вспыхивают предательским румянцем – как ни крути, я не привыкла, даже в тишине спальни, под покровом ночи, выслушивать такие откровения. Это прерогатива Джубили – шлёпать парней по задницам и беззастенчиво расточать комплименты, не моя.
- Так что же, - прочистив горло, говорю я, - конец конфронтации? – смущение всё ещё не прошло, но я держусь бодро, учитывая то, что щёки мои скрыты ночной теменью.
- О, нет, подруга! – смеётся Джубили почти истерично. – Это только начало! Война объявлена, и я намерена её выиграть.
Я молчу. Мне не нужны объяснения Джубс, чтобы понять, насколько ей, в сущности, больно. Может, куда больнее, чем мне с моей неприкасаемостью. Любить Логана вообще не слишком легко. Это ведь совсем недавно он стал увиваться за Джубили, вдруг обнаружив, что она уже не перепуганный ребёнок с немного раскосыми глазами, а девушка экзотической, чарующей наружности с огромной доброты сердцем.  Раньше всё его существо занимали мысли о Джине. Даже мёртвая она держала его за горло. К слову, может, за это я её не слишком жалую. Не знаю… А Джубили всё это время любила Росомаху, восхищалась им, сначала с робкой, детской привязанностью, затем – с пылкой юношеской страстью, а сейчас – с тёплой и прощающей любовью. И она чертовски боялась, что никогда так и не сможет вытянуть его к огню из царства призраков, из царства Феникса. Смешно и странно. Феникс – символ жара, но принесла она с собой лишь холод. И когда всё сдвинулось с мёртвой точки, когда Логан сделал первый шаг навстречу Джубили, она побежала. Да так быстро, чтобы он смог догнать её только в конце пути, чтобы нёсся за ней, не останавливаясь. Потому что тьма – как болезнь, распространяется, заполняя собой всё вокруг, а свет слаб и бессилен перед ней, если он не идёт изнутри, из сердца. Джубили недостаточно похоти во взгляде Логана, она хочет видеть в его глазах своё отражение.
- Ты никогда не сдаешься, - хмыкаю я почти печально.
- Чего и тебе желаю, подружка, - отзывается радостно Джубили.
- Ты знаешь, - качаю я головой, -  в моём случае это нереально, бесполезно даже пытаться.
- Ну что ты такая упрямая, - надувает Джубили губы, - попробуй, а вдруг что-нибудь да выйдет! На твоих способностях мир клином не сошёлся. В конце концов, с чего ты решила, что все мужчины хотят от тебя только одного?!
- Не в этом дело Джубс. Если не секс, то прикосновения, объятья, человеческое тепло. Это всем нужно, и женщинам, и мужчинам. Здесь не действует разделение по половому признаку. – Я говорю так, будто преподаю урок двоечнице, сухо и по-деловому. Сама не понимаю, откуда во мне это равнодушие к собственной судьбе, смирение. Должно быть, с годами практики выработалось.
- Но… - начинает Джубс,  а я её обрываю.
- Ему тридцать, Джубили. Он не будет довольствоваться жалкими крохами, как Бобби – не будет держать меня целомудренно за руку, всегда затянутую в перчатку. И да, ты права. Секс здесь играет не последнюю роль.
Джубили невнятно что-то бубнит про презервативы, а я только улыбаюсь. Она знает, что всё это было испробовано, ещё когда мы с Бобби были вместе, но ничего не помогло. Плоть льнёт к плоти, человек – к человеку. Но в моём случае – это верная смерть для того, кто осмелится.
- Но он тебе всё-таки по сердцу, ведь так? – Джубили ставит вопрос ребром.

- Ты хочешь, чтобы я соврала? – улыбаюсь я и даже не печально.
- Да ладно, и так всё видно, - милостиво отвечает она. – Красивый, сильный, а какой голос! Какой акцент!
Я ловлю себя на том, что мечтательно хихикаю. Всё-таки девичьи разговоры неизживаемы. Это наша суть – трепаться о шмотках и о мужиках, что бы ни случилось.
- Он француз, - напоминаю я мягко, - с чего бы это ему говорить без акцента? – И тут я хлопаю себя по лбу, вспомнив кое-что важное.
Скатившись в мгновение ока с кровати, я стремительно несусь к ноутбуку, загружаю страницу «Гугла» и начинаю искать ответ на интересующий меня вопрос. Через минуту поисковик выдает то, что я так желаю знать.
Epouse (фр.) – супруга.
Блин.

5.
Бобби и Китти сидят так близко друг к другу, что мне хочется кричать. Знаете, старые раны не затягиваются до конца. Это только кажется, что они больше не саднят, что боль прошла. На самом деле, при благоприятных обстоятельствах они вскрываются и кровят так, что забываешь, как это – дышать. Китти приглушенно смеётся и придвигается к Бобби ещё на дюйм. Их руки соприкасаются, пальцы сплетаются воедино. Мне надо бы отвернуться, но я просто не могу. Я завидую им чёрной завистью. Нет, даже не ревную. Просто хочу также и не могу.
- Qu'est-ce que c'est, Mari? (фр. - Что такое, Мари?) – слышу я над собой спокойный, деловой голос. Но меня не обманешь, под маской равнодушия угадываются нотки гнева.
- Rien, professeur. Je reflechis, (фр. - Ничего профессор, я задумалась) - отвечаю я тихо, поднимая взгляд на Гамбита. Его волосы собраны в свободный хвост. Белая рубашка с незастегнутым воротом клубится вокруг его сильного тела, подобно облаку. За последнюю неделю французский стал любимым предметом всех наших девочек. Они часами просиживали над книгами, чтобы понравиться молодому, симпатичному учителю. Но только не я. Ведь я знаю его тайну, нет смысла и пытаться. Homme marie. Quelle honte! (фр. - Женатый мужчина. Какой позор!)
- Что ж, Мари, - Гамбит переходит на английский, его вкрадчивый тихий голос наполнен гневом. – Предлагаю Вам подумать вместе. Сегодня, в четыре дня! – безапелляционно заканчивает он.
- Pour quoi, professeur? Je ne fais rien! (фр. - За что, профессор? Я же ничего не сделала!) – возмущенно говорю я в спину Гамбиту, на что он вдруг резко поворачивается и едко выдает:
- Вот именно, Мари. Вы ничего не сделали в течение всего урока!
Я молчу. Если Гамбит будет и дальше обращаться со мной, как с маленькой, я просто не выдержу. Рядом со мной мерзко хихикает Бобби. Мне хочется развернуться и ударить его, но я продолжаю молча сидеть, злясь на себя и на весь мир вокруг.
- Qu'est-ce que c'est drole, Monsieur Dreik? (фр. - Что смешного, месье Дрейк?) – вопрошает Гамбит, вихрем поворачиваясь к Бобби и сверля его лицо взглядом своих страшных красных глаз.
- Ничего, месье Ле Бо, - тихо отвечает Дрейк по-английски, втягивая голову в плечи, словно стараясь спрятаться от неизбежного.
- Bien! – кровожадно улыбается Гамбит. – Aller au tableau noir! (фр. - Прекрасно! Идите к доске!)
Бобби обреченно встает из-за парты. Его судьба решена.

***
Ровно в четыре дня я останавливаюсь в дверях классной комнаты, где нам преподают французский. Я уже хочу постучать, чтобы возвестить Гамбита о своём присутствии, но останавливаюсь.
Он сидит за учительским столом, подперев голову рукой, и сосредоточенно проверяет тетради. На его лице блуждает призрачная улыбка. Чёрт, да ему нравится делать это! Ему нравится преподавать! Никогда бы не подумала, честное слово. Гамбит такой неправильный, он слишком не любит постоянство, систематичность в своей жизни, чтобы заинтересоваться должностью учителя. А собственно, почему он вообще принял предложение Ороро?
- Заходи, Роуг, - слышу я голос Гамбита и вдруг понимаю, что пялюсь на него уже добрых полминуты.
- Да, - смущенно отвечаю я и сажусь напротив него. – Каково будет моё наказание, профессор? – сухо спрашиваю я, неотрывно рассматривая свои ладони, затянутые в тёмные перчатки.
- И давно у тебя это с Месье Дрейком, Cherie? – спрашивает Гамбит лениво, будто и не слыша моего вопроса.
- Не твоё дело!  - злобно огрызаюсь я, теряя всяческое самообладание за считанные секунды. Но, что бы я ни говорила, мне не побороть волну смущения, заливающую мои шею и щёки удушливо-красным.
- Так поэтому ты меня избегаешь? – задумчиво изрекает Гамбит. Это скорее не вопрос, а утверждение.
- А как давно ты избегаешь своей жены, Реми? – выкрикиваю я раньше, чем успеваю подумать, и уже через секунду начинаю жалеть о сказанном в сердцах. Не моё это дело.
Гамбит молча встает и подходит к высокому полукруглому окну. Сцепив пальцы за спиной, он просто стоит и смотрит на залитый солнечными лучами сад. Проходит минута, затем две, а он всё молчит. Когда я уже думаю о том, что неплохо было бы извиниться, Гамбит неожиданно тихо и хрипло заговаривает.
- M’epouse est morte. (фр. - Моя супруга умерла) – шепчет он, не поворачиваясь, не меняя позы, но я вижу, как плечи его напрягаются, мышцы скручивает болезненными узлами.
О, Боже! Боже! Боже! – визжит тоненький голосок у меня в голове. Как я могла так сказать? Зачем? Неужели это я такая жестокая?
Я не знаю, что мне нужно говорить и делать, а потому я просто встаю, подхожу к Гамбиту, и обнимаю его сзади за пояс. Он дёргается, но не пытается вырваться.
- Прости, - выдавливаю я из себя.
- Нет, – отрывисто замечает Гамбит, поворачиваясь ко мне лицом и обнимая в ответ, - ты просто не знала. А это не считается.
- Но… - начинаю я и вдруг чувствую, как его пальцы напрягаются на моей талии.  Плоть к плоти. Он – мужчина, а я – женщина. Иначе быть не могло, ведь правда?
- Это было давно, Cherie. Я не хочу ни вспоминать, ни говорить об этом. Признай моё право на некоторую intimite (фр. – интимность), - говорит он, одновременно гладя мои волосы лёгкими касаниями пальцев. Не дотрагиваясь до кожи.
Я вздыхаю. Его прикосновения приятны, но ведь я знаю, что это всё мираж, что между нами невозможно ничего, как бы мы ни хотели этого.
- Я хочу… - словно отвечает на мои мысли Гамбит, целуя шапку моих волос. Я чувствую его дыхание на своём лице, и первые слёзы набухают на глазах. Ещё секунда, и я расплачусь, словно маленькая, растерявшаяся девочка. Он делает меня слабой и беспомощной, заставляет сердце рваться из груди, пропуская удары, заставляет все мои инстинкты сводиться к одному – основному. Это так сладко и так больно. Не та боль, что я испытываю при виде Бобби, нет, эта боль совсем другая. Тихая, почти радостная. Боль от того, что мы вместе, рядом, обнимаем друг друга и не можем насладиться близостью сполна. Это так печально и так хорошо. Почти счастье.
- Я тоже… - шепчу я в ответ, стараясь сдержать слёзы. Получается плохо, и Гамбит проводит шёлковым платком по моему лицу, чтобы стереть их. Между нами происходит что-то такое, о существовании чего я даже не подозревала. L’amour (фр. – любовь) звучит пошло. La passion (фр. – страсть) – пафосно. Чувство – вот лучшее слово, которое я могу подобрать.
- Приходи сегодня к Гамбиту, - умоляюще произносит Реми, от волнения говоря о себе в третьем лице. Эта странная, ребячливая привычка заставляет меня улыбнуться. Его пальцы скользят по моей спине, замирают на застёжке лифчика, дрожа, двигаются дальше, спускаются прохладной волной по моей талии.
- Так больно, Реми, как же больно, - одними губами выдыхаю я.
- Ты называешь меня по имени. Наконец-то Гамбит счастлив, - произносит отрывисто он, накручивая на палец серебристую прядь моих волос.  И я понимаю, что мы так много хотим друг другу рассказать, что и целой жизни на это не хватит. Но я попробую. Кто-то же должен сделать первый шаг.
- Я приду. После полуночи, - бормочу я, исследуя его сильную, хоть и сухопарую грудь, своими руками, скрытыми плотной, тёмной материей.
Реми запрокидывает голову и почти рычит. Хрипло, сексуально, так, что мне уже сейчас не хочется от него уходить. Но я высвобождаюсь из его объятий и медленно выхожу из кабинета французского. Моё наказание оказалось более болезненным, чем я предполагала.

6.
Джубили сидит на постели и тупо пялится на меня. Шок после первого осознания уже прошёл, но ей всё равно трудно поверить в то, что я собираюсь провести ночь у Гамбита. Имя «Мари» не очень сочетается с определением «развратная».
Когда я отказываюсь от идеи надеть бельё, Джубили почти с благоговейным ужасом спрашивает меня:
- Ты правда хочешь попробовать? – её голос наполнен радостным предвкушением, будто это она, а не я торопится на ночное свидание.
- Джубс, ты просто пойми, - я не могу не попробовать, - говорю я, спешно натягивая чулки и короткую юбку-колокольчик.
- Почему же тогда ты забила на Бобби? – не понимает она. Джубили глядит на меня неотрывно, внимательно, словно на подопытную зверушку, которую так интересно препарировать и посмотреть, что же у неё внутри.
- Не сравнивай, - отмахиваюсь я, накладывая тёмные тени на веки, - Бобби совсем не то. Понимаешь, это как соя и мясо. Бобби для меня всегда был как будто со страниц журнала – красивый, блестящий, но недостижимый. А Реми – это другое, он живой и осязаемый. С Бобби я могла попробовать, а с Гамбитом хочу.
Джубили встает со своего места и порывисто обнимает меня. Ей сейчас всё равно, коснется ли она моей обнаженной кожи, отдаст ли частичку себя самой жалкому паразиту. Просто друзья на это способны. Они смеются над вами, когда вы попадаете впросак, и бросаются на помощь, когда вы в опасности. А ещё они лучше всех утешают. И это не сострадание, не жалость, наверное, попытка понять, часть той огромной любви и привязанности, которые предполагает под собой слово «дружба».
- Ты похожа на порно-звезду, - смеётся Джубс, оглядывая меня с головы до ног.
Раскачиваясь на высоких шпильках, я делаю несколько шагов к двери и останавливаюсь.
- Нет, Джуби, я похожа на очень и очень отчаявшуюся старую деву, - улыбаюсь я.
Она смеётся низким, хриплым смехом, почти запрокинув голову.
- Осторожнее там, смотри, не замучай креола до смерти! – изрекает она последнее напутствие.
- Скорее это ты повнимательней, - улыбаюсь я волчьей улыбкой, - не заезди Логана. Регенерация  - качество хорошее, но зная тебя…
Джубили вспыхивает, щёки её краснеют.
- Ах ты! – обиженно кричит она, но я уже захлопываю дверь, выбегая в коридор. Вслед мне слышится глухой удар. Эмоциональность моей подруги позволяет нам достаточно часто менять интерьер нашей спальни.

***
Я иду по тёмному коридору. Весь особняк погружен в сон. Ни шороха, ни звука. Только мои шпильки отстукивают по паркету незатейливую мелодию. Я дрожу от мысли о том, что может случиться этой ночью и чего может не произойти. Я так хочу верить, что всё получится. И я говорю не о сексе, а о прикосновении. Я хочу, чтобы Реми касался меня, страстно этого желаю, чтобы наши губы были вместе, чтобы тела были сплетены воедино. Я не знаю, что он собирается сделать для этого, но верю ему. Странно, да? Я, недоверчивая, строгая, вечно натянутая, как струна, вдруг поверила незнакомцу с тёмным прошлым, вертлявому и несерьёзному. У него были женщины, много, а у меня никого и никогда. Бобби не в счет. И доверие это основывается не на сухой логике, а на подсознательном страхе упустить что-то важное и родное, что появилось в моей жизни и грозит раствориться во мгле, так и не сверкнув ярко-ярко, так и не осветив моё серое, унылое существование.
Тук-тук – стучат мои каблуки. Как же хорошо, что никто меня сейчас не видит, в моём неправдоподобно пошлом наряде, размалёванную, словно готическую куклу. И только я думаю об этом, как вижу идущего мне навстречу Логана. В его руке коробка шоколадных конфет, а за ухом – маленькая красная роза, срезанная в нашем саду. Мне хочется умилительно пискнуть, но я лишь останавливаюсь, почти одобрительно глядя на Росомаху. Да-да, я заботливая мамочка.
- Роуг, - произносит он. И больше ничего.
- Ага, - зачем-то киваю я головой. Он не задает вопросов, но я-то знаю, что его гложет любопытство, смешанное с некоторой насмешкой. Ну и ладно. Пусть смеётся над бедной, глупой искательницей ночных приключений.
- Он ждёт, - вдруг произносит Логан и останавливается. Секунду он думает, продолжать или нет, а потом всё-таки добавляет, - хотя и не надеется, что ты придёшь.
Я задыхаюсь в своём тесном корсете. Как будто мне сломали горло, раздавили трахею, и я больше не умею дышать. Боже, боже, боже! Он меня ждёт. Почему это так томительно, почему так больно, словно лезвием по венам?
- А она знает, что ты идёшь, хотя она и не так хорошо подготовлена, как я, - отвечаю я, улыбаясь. «А ещё она очень любит шоколад и красные розы», - думаю я, но вслух этого не говорю. Не надо подсказок, Росомаха большой мальчик, сам справится. Одно то, что Джине он никогда не дарил цветов, а ради Джубили сделал над собой усилие, - достаточное доказательство.
- Не увлекайся, он не такой, как ты думаешь, - губы Логана раздвигаются в улыбке. Немного горькой.
- Не говори, позволь мне самой проверить, какой он на самом деле, - отвечаю я чуть-чуть раздраженно. Я не хочу советов, даже от друга. Я столь мало знаю жизнь с эмоциональной точки зрения, что просто не выдержу, если кто-то возьмется рассказывать мне об этом.
- Ок, - только и отвечает Логан.
Он понимает меня так хорошо, потому что мы вместе вкусили жизнь, войну и смерть. Если бы мы могли, то разделили бы и любовь. Только это невозможно, потому что мы сделаны из разных вещей. Он – из адамантия, мускусного запаха зверя и нерастраченной нежности, вшитой под его искореженную память, где-то рядом с сердцем. А я – из острых углов, серебристых линий моей чёлки и горько-радостного одиночества. Мы не способны наполнить друг друга жизнью. Для этого есть другие. Это мне больше всего и нравится в Росомахе.
- Постарайся не обижать её, - говорю я глухо. В тишине мой голос кажется шёпотом.
- Постарайся и ты не обижаться на него, - вторит мне Логан.
И мы расходимся в разные стороны, соприкасаясь в момент встречи руками. Близость. Но не любовь.

7.
Я жду её, сидя в большом кресле, положив ноги на кофейный столик. В комнате темно, свет луны падает из большого полукруглого окна, освещая лишь полоску разобранной постели и мои руки. Это как обещание, как томительное предвкушение.
Увидев её, робко скользнувшую в узкую дверную щель, я напрягаюсь, но быстро успокаиваюсь. Она похожа на готическую принцессу. Волосы убраны с лица, скреплены заколкой на затылке, короткая юбка открывает стройные длинные ноги, а огромные наклеенные ресницы хлопают, заставляя тени причудливом образом играть на её лице. Она всё-таки пришла. Я уже не верил в это. И сейчас до конца не верю. И только её худенькая фигурка на очень высоких шпильках развеивает мои сомнения.
- Ты в костюме? – удивляется она так мило, так toucher (фр. - Трогательно).
- Oui, - отвечаю я, стоя перед ней, затянутый в кожаную, плотно облегающую каждый изгиб моего тела, сбрую. Х-мены разработали прекрасный наряд для войны. Чем же он хуже для любви?
- Ты красива, ma petite, - выдыхаю я, разглядывая каждую деталь её ультра откровенного наряда.  – Тебе идут открытые вещи. Носи их всегда.
Она улыбается. Чарующе, маняще. Маленькая, смелая девочка.
Я обнимаю её за плечи и притягиваю к себе. И мне кажется, что я ждал этого момента всю жизнь. А может, и дольше. Дело здесь не в недоступности, не в щекочущей нервы игре со смертью, дело в ней. В моей Мари. Даже если бы я мог касаться её молочно-белого тела, целовать её кроваво-красные, припухшие губы, всё осталось бы также. Мне не хватило месяцев, чтобы полюбить свою жену так, как я полюбил Роуг за считанные дни. Однако я ей этого не скажу сейчас. Потому что знание принесёт лишь боль, усложнит то, что есть между нами, до невыносимости. Пусть сегодня ночью всё будет просто, но не менее искренне. Хорошее чувство, вот, чего нам не хватало с Беллой.
Роуг гладит меня по груди, и я ощущаю лёгкое покалывание около самого сердца. Наши отношения построены на боли, но, merde, так будет не всегда. Я хочу пообещать это ей, но понимаю, что веры моим словам нет, потому что я её ещё пока не заслужил.
Я беру её на руки и отношу на кровать.
- Перчатки, - едва слышно шепчет она. Да, верно, мои ладони затянуты в тонкие хирургические перчатки. Превентивные меры – мой конёк.
- Только не целуй меня, пожалуйста, - молит она жалобно. И я ощущаю в воздухе, густом и спёртом, её боль, её горечь. Она чувствует себя проституткой, потому что только продажные женщины просят своих клиентов не целовать их в губы.
Вместо этого я провожу языком по её бедру, обёрнутому кружевным чулком. То, что я задумал, опасно и безумно, но в то же время так прекрасно. Потому что это доставит моей Мари удовольствие. Я постараюсь, pour ma fille.(фр. – для моей девочки)
Мои руки приподнимают короткую юбку. Oh mon dieu, на ней нет белья. Оспорить решение Мари я уже не могу. Она приняла его задолго до того, как пришла ко мне под покровом ночи. Мои пальцы скользят по внутренней стороне её бедра. Странные ощущения. Если бы я мог, я бы сорвал с себя всю эту ненужную одежду, но я знаю, что не хочу умирать. А ещё больше этого не хочет Роуг. А потому я продолжаю ласкать её, глядя в её расширившиеся, огромные, как у кошки, глаза.
Она стонет тихо-тихо, откинувшись на подушку, но не обрывая зрительного контакта. Это как поцелуй, только без губ.
Она тёплая, влажная, красивая. Женщины прекрасны каждая по-своему. Но Мари светится изнутри, словно сверхновая, когда по ней бьёт оргазм. Первый оргазм в её жизни. Её мышцы закручиваются спиралью вокруг моих пальцев, тело её содрогается, ресницы трепещут, грудь поднимается и опадает.
Быстрым движением я расстегиваю ширинку, надеваю презерватив и, широко раздвинув её ноги, вхожу в её тело.
- Не больно, - шепчет Мари, улыбаясь.
- Il fera mal (фр. - это будет больно), - шепчу я в ответ и начинаю двигаться в её теле. Сначала медленно и осторожно, потом всё быстрее и быстрее. Так лучше. Пусть будет больно, пусть будет страшно, чтобы потом было невыносимо прекрасно, чтобы потом искра блаженства показалась неизмеримым удовольствием.
Я слышу, как Роуг кричит, пытаясь царапать мою кожаную сбрую ногтями, слышу её всхлипы, но остановиться уже не могу. Мы приняли это решение вместе, и каждый по отдельности. Рано или поздно Роуг решилась бы сделать это с кем-нибудь. И я рад, что её выбор пал именно на меня. Несказанно рад.
Я не отвожу взгляда, даже когда волна оргазма захлёстывает меня. Мари смотрит на меня широко распахнутыми, затянутыми плёнкой слёз глазами, и улыбается. Я обнимаю её крепко-крепко непослушными руками, и мы лежим, не расцепляя объятий. Я в ней, а она – во мне. Вместе. Плоть к плоти, пусть и разделенные кожей моего костюма.
- Твой первый подвиг, Х-мен, - хрипло смеётся Мари. И столько радости в этом звуке, столько страсти и счастья. Мне кажется, будто на меня вылили чан солнечных лучей. Я смеюсь в ответ и не могу остановиться.
И тогда я наклоняюсь и совсем легко, почти неощутимо прикасаюсь губами к её губам. Вспышка, словно разряд молнии в самое сердце. Она отталкивает меня с поразительной силой и энергией. Я осоловело смотрю в её красные глаза без белка, и вижу в них своё отражение.
- Дурак, - хмуро сообщает Роуг, а я продолжаю пьяно улыбаться.
Ответить я не успеваю, потому что дверь моей комнаты с треском распахивается, и на пороге появляется  злой и усталый Росомаха
- Мне предстоит второй подвиг, Cherie? – спрашиваю я обомлевшую, напуганную Роуг, всё ещё прикрывая её наготу своим телом.

8.
Наша команда состоит из восьми человек. Все мы затянуты в чёрные, кожаные костюмы с буквой «Х» над сердцем. «Чёрный Дрозд» ведёт Ороро. Рядом с ней примостился  Попрыгун. Она спокойна и сосредоточена, но я-то знаю, как волнуется малышка Сторми. Это первая серьёзная  вылазка Х-менов почти за два года. Всё когда-нибудь заканчивается, и мир тоже.
Логан сидит рядом с Джубили, крепко стиснув зубы, не менее крепко держа её за руку. Вот уж никогда бы не подумал, что он выберет себе в пару такую маленькую, заносчивую вертихвостку, но c’est la vie (фр. – это жизнь), как говорится. Любовь не выбирает. Пусть так.
Мы с Роуг примерно в таком же положении. Рука об руку. Рассвет занимается в огромных недостижимых небесах, оставляя в прошлом ту волшебную, чудесную ночь, которая свела нас вместе, спаяла одним дыханием на двоих. Мари периодически воровато оглядывается на Бобби Дрейка и Китти Прайд, сидящих за нами, но я не ревную, я ужасаюсь. Merde, почему здесь одни дети? Почему они должны воевать?
Ороро была права. Х-мены отчаянно нуждаются в помощи, хотя бы потому, что из восьми человек на борту «Чёрного Дрозда» четверо – дети. Китти, Бобби, Джубили и моя Мари – они все ещё школьники. Смелые, отважные, но беззащитные.
Мы летим на север, туда, где, предположительно, находится захваченная Магнитом ракетная установка. Ирония судьбы, ne ce pas? (фр. - не правда ли?) Не только Роуг оправилась после приёма панацеи – лекарства от самой себя, но и Магнит тоже. Все мутанты, пораженные когда-то вакциной, вновь получили свои силы.
Война началась. Что бы ни говорил старый болтун Эрик, мутанты не так уж и сильно отличаются от людей. Те же амбиции, тот же гонор. Только мутанты ещё более неразборчивы в использовании своих способностей, чем люди. Власть развращает. Старая, как мир, истина.
Мы приземляемся на заснеженной поляне. Норвегия, должно быть, может, Финляндия, не знаю. Во всяком случае, как донесла разведка, именно здесь находится захваченная Магнитом ракетная база. Прежде, чем выйти из самолёта, я стискиваю руку Роуг в своей ладони и шепчу ей: «Будь осторожна, Cherie!», на что она лишь всезнающе улыбается. Это ведь я новичок в таких делах, не она.

***
Холодная, скованная льдом земля вовсе не пустынна, как может показаться вначале. Нас ждали.
Джина Грей стоит по колено в снегу и ухмыляется. А я не верю своим глазам. Этого не может быть. Феникс сгорел, и это не сказка, ему не положено перерождаться.
- Мистик, - улыбается Ороро натянуто, - прекрати играть, ты прекрасно знаешь, что никто из присутствующих не купится на это жалкое подобие Джины.
Тень ухмыляется ещё шире. Сходство поразительно, только глаза копии совсем не такие, как у оригинала. Жёлтые, узкие, злые. Она похожа на Беллу в момент гнева.
- Неужели? – елейным голоском осведомляется Мистик, - И даже Логан?
Расомаха рычит низко и раскатисто. Ещё секунда, и он бросится на врага, а ей ведь того и надо.
Неожиданно из-за снежной завесы появляется Магнит. Не такой он и страшный, если подумать. Без шлема. Верно, зачем он ему теперь, когда нет ни Ксавье, ни Джины, способных залезть к нему в голову?
- Друзья мои, мы снова встретились, - говорит он почти радостно, - жаль только, что ваш количественный и качественный состав слегка изменился.
Роуг сжимает мою ладонь сильно, почти до боли в костяшках пальцев. Я бросаю на неё быстрый взгляд, на её лице написаны ужас и отвращение. Она уже встречалась с Магнитом, и эта встреча не принесла ей ничего хорошего. Когда всё кончится, она расскажет мне, чего бы это мне не стоило.
- Сегодня, как я вижу, детки решили поиграть во взрослые игры. Что ж, посмотрим, - продолжает он, а глаза его искрятся смехом. Он не верит, что эти бледные, перепуганные подростки могут быть достойными противниками. Honnetement (фр. – честно говоря), я тоже в это не верю.
- Когда же ты уже поймёшь, Эрик, - вдруг мягко произносит Мари, - даже если мы погибнем, на наше место придут другие. Потому что кто-то должен бороться с тебе подобными. Пусть даже дети.
- Роуг, - смакуя имя, отвечает Магнит, - ты всё-таки не испугалась и пришла. Как я рад нашей повторной встрече. Ах да, и знаешь, что ещё – тебе идёт эта прядь в твоих волосах. Экзотично, надо сказать.
Мари вздрагивает, словно от удара, но продолжает смотреть Магниту в глаза. Этот взгляд больше не наполнен ни ненавистью, ни презрением, он пуст и спокоен, будто морская вода в штиль.
- Эрик, ты много страдал, - говорит она тихо, - но пойми, люди – не враги, они такие же, как мы, хорошие и плохие, злые и добрые, жестокие и милосердные. Они отличаются от нас тремя жалкими буквами – ДНК. Разве это много?
- А разве этого мало? - парирует Магнит. – Мутанты – это будущее, мы будем править этим миром, тогда как люди вымрут, исчезнут как вид. И я намерен этому поспособствовать!
- Также думали и те люди, убившие твою мать, они думали, что лучше, выше, чем другие. А чем всё закончилось, ты помнишь? Они превратились в зверей. Неужели ты тоже хочешь? – не успокаивается Роуг. Её голос горяч, надтреснут, исполнен веры и страсти. 
- Замолчи, - равнодушно говорит Эрик, - или я тебя заставлю. Один раз у меня уже получилось, ты разве забыла?!
Роуг замирает, а потом качает головой. Она попыталась, но ничего не вышло. Благими намерениями, как известно, выстлана дорога в ад.
А в следующую секунду из снежного марева на нас смазанной стрелой бросается Мистик. Она пролетает сквозь Китти и плечом сбивает Бобби. Он падает на спину и пытается вдохнуть, а в руках Тени из ниоткуда возникает кривой острый клинок. Ороро что-то кричит, но я уже не слышу. Я достаю из-за пазухи карту, заряжаю её энергией и отправляю в полёт. Мистик дико визжит, когда у неё под ногами взрывается мой снаряд.
Она отпрыгивает и мчится на меня живым тараном, гибкая, быстрая, смертоносная. Я пытаюсь увернуться, но лишь оскальзываюсь на льду и падаю на колени. Пробую встать, но земля уходит из-под ног. Оползень в команде Магнита – невесёлая новость. Я лежу на дне ледяной ямы и слышу на поверхности шум сражения.
В воздухе сверкают вспышки льда и огня. Айсмен бьется с Пиро. Гроза подлетает ко мне и вытаскивает из западни. Я снова в игре. Логан яростно полосует воздух вокруг Мистик, так и не добравшись до неё по-настоящему. Тень усмехается, попеременно превращаясь в Джину, Серебряную Лису и Джубили. Жутковатое зрелище.
Приспешников Магнита меньше, но, merde, они гораздо сильнее и опытнее, чем наши разгоряченные, расшалившиеся «детки». Ко мне подскакивает Квиксильвер, но я делаю ему подсечку своим шестом, и он с размаха плюхается в ту яму, из которой я сам только что выбрался. Супер скорость ничего не значит, когда ты столь неуклюж и неосмотрителен.
Вспышки, молнии и ругань не мешают мне услышать тоненький, режущий слух, всхлип. Роуг кричит. Время будто замерзает. Я поворачиваюсь на звук и вижу её в руках Магнита. Он сжимает её горло, словно тисками, заставляя хрипеть и извиваться.
Я даже не замечаю, как мои ноги отрываются от земли, и я бегу в сторону Магнита. На пути мне попадается Джаггернаут, сильный и тупой уродец. Merde, merde, merde! Эта туша способна затормозить кого угодно!
- Отходим! – кричит Ороро, поднимаясь в воздух. – Курт обезвредил боеголовки!
Хорошая новость, только мне всё равно. Мне нужно добраться до Роуг. Джаггернаут прёт на меня, словно танк. Мне не победить, не справиться. А даже если и смогу, Магнит уже переломит к тому моменту горло Мари.
И вдруг Джаггернаут замедляется. В его непробиваемую броню раз за разом попадают яркие плазмоиды Джубили. Он рычит и наконец-то обращает внимание на смертельно бледную, смелую девчушку, атакующую его с заядлым упрямством.
- Беги! – кричит она. – Я задержу этого урода! Помоги Роуг!
И я оставляю девочку один на один с монстром. Да я просто смельчак!
Мой заряженный шест пущен в полёт. Магнит царственно выставляет руку вперёд, уверенный в своей непобедимости, но, вот беда, шест сделан не из металла, а из дерева. Огненной вспышкой он ударяется в броню Магнита, разрывая её в клочья. Старик вопит от боли, наконец, выпустив из рук Роуг. Мари падает в снег, словно тряпичная кукла, неживая и равнодушная. Мои глаза расширяются от ужаса. Только не это. Только не Роуг.
Пока Магнит катается по земле, пытаясь сбить огонь со своего плаща, пока команда Х сражается с его приспешниками, я поднимаю Мари на руки и пытаюсь привести её в чувство.
Она не реагирует, даже не дышит. За спиной я слышу визг Джубили. Поворачиваюсь и вижу, как Джаггернаут поднимает её в воздух для последнего броска. Девочки, всего лишь смелые, но хрупкие дети. А, чёрт!
Ороро возносится над землёй, закручивая метель огромной воронкой, затягивающей орущих Мистик и Сильверквика. Холодный воздух бьёт мне в лицо. Я стою, ощущая на глазах набухающие слёзы.  Пытаюсь сморгнуть, но они льются по щекам, не останавливаясь.
И вдруг Роуг судорожно закашливается на моих руках. Вдыхает так глубоко, как только может.
Oh mon dieu!

9.

Мы с Логаном идём по коридору больничного крыла. Мы смеёмся. Потому что вчера в сознание пришла Джубили, а днём раньше - Роуг. Мои руки заняты пакетами с шоколадными конфетами, печеньем, книжками и косметикой. Всё то, что так любят девчонки. Руки Росомахи заняты аналогичным барахлом. Очень скоро больничная палата, которую на двоих делят Роуг и Джубили, будет забита ассортиментом всех ближайших магазинов.
- А круто Джубс отделала Джаггернаута, - замечает Логан, рассеянно размахивая из стороны в сторону одним из самых больших пакетов в своих руках. В нём – новый лаковый плащ кислотно-жёлтого цвета. Взамен порванного магнитовым громилой.
- Mon ami (фр. – мой друг), - отвечаю я, смеясь, - Джубили – настоящая героиня. Если бы не она, я бы не успел к Роуг. Ни за что. – Эта мысль заставляет меня сжаться, словно пружина. И не в первый раз.
- Но и ты неплохо отделал Эрика, - говорит Логан, не обращая ни малейшего внимания на мой приступ самокопания, - Думаю, нескоро он сподобится замутить что-нибудь подобное.
- Oui, - подтверждаю я, - вот только это ведь не конец войны, а её начало. Проба пера, я бы сказал.
- Верно мыслишь, - соглашается Росомаха. Мы почти дошли до палаты девочек, - но давай об этом потом. Не расстраивай их, от греха подальше, - усмехается он.
Я улыбаюсь и мы вместе входим в больничную палату. Часы посещения, выделенные Хэнком, уже начались, а потому мы не боимся быть выгнанными взашей, как уже бывало на протяжении трёх предыдущих дней.
Роуг и Джубили лежат друг к другу лицом и что-то обсуждают вполголоса, приглушенно смеясь. Завидев меня, Джубс тут же умолкает и улыбается белозубой, сверкающей улыбкой. Не к добру.
- Реми! – радостно выдает Мари, приподнимаясь в постели на локтях. На её шее удавкой чернеет огромный синяк. Но это ничего. Это пройдёт.
Голос её ещё слабый, она ещё много кашляет, но держится с достоинством.
Логан садится в изножье кровати Джубили, а я пристраиваюсь рядом с Роуг. Мы синхронно вручаем им подарки, и они с радостным визгом начинают рыться в необъятном количестве пакетов.
Моя рука, предусмотрительно затянутая в перчатку, проникает под одеяло и скользит по обнаженному бедру Мари. Она вспыхивает, вскидывает на меня взгляд упрямых зелёных глаз, но ничего не говорит. Только улыбается. Поправляет рукой, также затянутой в перчатку, сползшую лямку ночной сорочки, давая мне насладиться этим процессом. В горле пересыхает, но я держусь молодцом. Как смешно, за две недели мы изменили друг друга до неузнаваемости. Роуг превратилась из замкнутой, пугливой птички в уверенную, смешливую красавицу, а я – из картёжника и развратника -  во влюбленного дурака. Bien. Мы ещё не решили, будем ли мы вместе и дальше, но наши сердца уже сделали это за нас.
Джубили радостно визжит на своей кровати. Должно быть, нашла-таки новый плащ. Оборачиваюсь, чтобы посмотреть. Она виснет на шее у Логана, такая маленькая, хрупкая, и целует его в заросшие щёки, обветренные губы, прикрытые глаза. Я замечаю на лице Росомахи глупую улыбку до ушей. Merde, да что же с нами сделали эти девчонки, угловатые подростки?! Воистину, Ороро оказалась права. Команде Х была нужна свежая кровь. И нам тоже.
Мари заворачивается в одеяло, и я прижимаю её к себе. Сквозь ткань я чувствую жар её тела, перетекающий в меня радиационной волной. Двумя пальцами я поправляю седую прядь волос, выбившуюся из её незамысловатой прически.
- Гамбит любит тебя, Cherie, - шепчу я, готовый задохнуться от волнения. Самые важные слова, которые я произносил в своей жизни, самые честные.
- Только не говори, что навсегда, ладно? – отзывается она, и я чувствую на своей коже горячую капельку – ma petite плачет.
- Почему? – недоумеваю я, хотя, если подумать, наверное, знаю ответ.
- Потому что война, - отвечает она, не задумываясь.
- Тогда пусть будет до гробовой доски, - усмехаюсь я, хоть мне и страшно не меньше, чем ей.
- Сойдёт, - хихикает Роуг, утыкаясь носом в моё плечо, - тогда я тоже буду любить тебя до этого момента.
- Cherie… - смеюсь я и сжимаю её в объятьях ещё крепче, пока она не стонет тихо-тихо, потому что в моей хватке ей почти больно. Или хорошо. Как знать?
Ороро входит в палату неслышно и останавливается на пороге, рассматривая нас пристально и внимательно, словно под микроскопом. Я вижу её краем глаза, но не подаю вида. Учителя не должны встречаться с подопечными, ведь так? C’est peu importe. (фр. – Это неважно)
Так ничего и не сказав, Сторми выходит из палаты, прикрыв за собой дверь. Когда-то я был порядком влюблён в мою сестрёнку и не только из-за её экзотичной красоты, но ещё из-за мудрости и проницательности. Только Ороро способна принять то, что тяжело было бы другим. Всё-таки у неё золотое сердце.
- Вульви! – капризно визжит Джубили. – Я же просила синие сапоги, а не голубые!
Мари в моих объятьях начинает мелко трястись от смеха. И я смеюсь вместе с ней.

10.
Мы с Гамбитом сидим на скамейке под сенью раскидистых дубов. Его забинтованная рука покоится на перевязи. Вторая война с Магнитом идёт не настолько бескровно, как хотелось бы, но мы справляемся. Я лениво облокачиваюсь на его здоровое плечо и медленно тяну ледяную колу из бумажного стакана. У меня перемена между французским и физикой, и мы как всегда наслаждаемся обществом друг друга.
В отдалении Бобби и Китти гоняют в футбол, но я не смотрю. Мне уже давно неинтересно. Вот так. Нет, ледяная рана, нанесенная когда-то Дрейком, до сих пор кровит, но теперь есть, кому унять мою боль. Это здорово.
Реми насвистывает какой-то французский марш, не могу вспомнить названия, одновременно играя пальцами с моими волосами. Совсем недавно я рассказала ему немного о природе моей седой прядки, а он поделился краткой историей своей жизни до присоединения к команде Х.
Медленно, но верно мы пытаемся узнать друг о друге побольше. Потому что мы вместе. Это вроде как предполагает доверие. Это тяжело, порой невыносимо, но мы всё равно пытаемся. Разные, но всё-таки близкие. И я благодарна Реми, что он не испугался попробовать.
  Он понимает меня так хорошо, потому что мы вместе вкусили жизнь, войну и смерть. И любовь. Это возможно, потому что мы сделаны из одинаковых вещей. Из острых углов и горько-радостного одиночества.
Ах да. Мне не больно.